4.
Как я провела лето.
В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый
червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась
и весь пубертатный период старалась держать меня подальше от родных
и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский
лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех
туалетов. Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту
яму деревянного настила с дырками и говна с хлоркой. Говно с хлоркой
воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений
и обсаживали их кустами. Девочки долгое время думали, что я мальчик...
В общем, со мной не дружили. В ту роковую ночь полуночный понос стал
моим единственным товарищем. Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые
руки повара и всякое дерьмо, которое жрали пионеры с голодухи делали
свое дело. Дырки в тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот
человек и девочки ходили срать парами: одна гадит, другая светит фонарем,
чтоб первая не вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто
не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом
одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и,
сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое
говно. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала,
резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу
и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь загнала
меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно виднелась очко, если
кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка
руками: это, блин, было сложно - все твердые опоры были скользкими,
как суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку:
от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных
позициях только волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти:
нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было склизким,
зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре
от меня, я с остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от напряжения:
- Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!.. Вдруг меня ослепила
вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, и глухой стук
- я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса - и я снова над очком.
Так. Тянемся... Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на бетонный
пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться.
Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый
фонарь - сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась как смогла, а потом
позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно. Утром нам сказали,
что у директора случился удар, вернулся в лагерь он только под конец
смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось,
когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня особенно любил
- ведь именно я тогда позвала к нему людей. На следующий год мы узнали,
что перед смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что
в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение
в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез адский говняный
лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а... ссссука-а.... Дай, я до тебя дотянуссссь!..
За лупоглазую обидно, конечно.
Kleo (C)
|